В преддверии Дня Победы предлагаем ознакомиться с историями людей, переживших блокаду Ленинграда. Эти и другие истории ветеранов являются частью книги «Дневник ветерана. Непридуманная история войны. Блокада Ленинграда», выпущенной «Молодой Гвардией» к 75-ой годовщине снятия блокады.
3 мая 2020, 16:36
Непридуманные истории: Ветераны блокадного Ленинграда рассказывают о том, как они пережили Великую Отечественную войну
В сентябре 1941 года, когда началась блокада, Инне Тимофеевне Балашовой было 11 лет. Историю своей жизни в эти годы она начинает с описания бомбежки:
«От вражеских налетов приходилось спасаться в бомбоубежище. Одна бомбежка осталась в памяти навсегда. Это было 19 сентября 1941 года. Услышав по радио сигнал воздушной тревоги, я быстро оделась, сбежала по лестнице, пересекла двор и перед входом в бомбоубежище услышала свист падающей бомбы. Она упала где-то рядом, разрыв был оглушительный, а я все бежала по пустому коридору куда-то вперед. Подвал стал наполняться людьми, прошел слух, что бомба разорвалась в соседнем доме, а рядом с ним, в конторе № 48, дежурила моя мама. Земля сотрясалась от разрывов бомб, падающих неподалеку.
Спустя много лет после войны я прочла воспоминания Ольги Берггольц (журналист и писатель – прим. ред.) об этом дне. Она рассказывала, как 19 сентября 1941 года, в день неистовой бомбежки, которую помнят все ленинградцы, со Стремянной улицы в Дом радио пришла женщина, у которой только что под развалинами дома погибло двое детей. Она никогда не выступала по радио, но она пришла и сказала: “Пустите меня к радио. Я хочу говорить!”. Берггольц пишет: “Она рассказала о том, что час назад случилось с ее детьми… И нам запомнились не столько ее слова, сколько ее дыхание. Трудное дыхание человека, который все время удерживает вопль и подавляет рыдание, дыхание, схваченное микрофоном и усиленное уличными рупорами, и весь Ленинград, и бойцы на ближних подступах на окраинах Ленинграда слушали рассказ матери о том, как на Стремянной улице погибли у нее сын и дочка, и слушали ее дыхание – дыхание самого горя, самого мужества и запомнили все это. Это помогало держаться”.
Я знала эту женщину. Это была невысокая блондинка с пышными волосами в светлом английском костюме. Я и потом встречала ее, но уже совершенно седой».
*****
«Наша семья была очень большая, мы жили в доме № 16 по улице Стремянной: на 5 этаже жили мои бабушка и дедушка, ниже этажом жили мы с мамой, папой и братом. Однажды отец повез в эвакуацию моего брата, но по дороге похоронил его. В мае 1942 года от голода умер мой дедушка, и осталась жить только женская половина семьи: я, мама, бабушка и младшая сестра мамы Зоя. Зою мобилизовали, она участвовала в противовоздушной обороне – дежурила на углу Невского проспекта и улицы Марата. Мама работала на Васильевском острове, я училась в школе, жили мы очень трудно. На мой день рождения в 1942 году моя мать подарила мне солдатский сухарь, обменяла она его на Кузнечном рынке на новую скатерть».
Один из самых сильных – рассказ Инны Тимофеевны об окончании войны:
«По-настоящему конец войны я ощутила в какой-то простой будничный день. Кто-то позвонил, я открыла дверь и увидела немца, невысокого, худого. Он что-то просил, но я, не задумываясь, закрыла перед ним дверь. В то время пленные немцы были заняты в строительстве, восстановлении разрушенных домов. Часто я встречала их и на нашей улице. Я не испытывала ни страха, ни жалости к этому уже побежденному врагу. Я вернулась к своим делам, но эта встреча породила во мне какое-то беспокойство. Я вдруг усомнилась в своем праве на одну лишь ненависть, которую мы испытывали не только к Гитлеру, но и ко всем немцам. Вопреки укоренившейся идеологии, постоянной жажде отмщения за все наши беды, в этом жалком, голодном, уставшем немце не сразу, а после долгих размышлений я признала человека, и душа моя, изуродованная войной, начала тоже «вочеловечиваться». Моя война закончилась именно в этот день.
Мне повезло. Я пережила блокаду. Остались живы отец, мать, бабушка и тетя. Возвратился домой дядя, пройдя плен, чужой и отечественный. Мы продолжали жить в тех же комнатах. Сразу после войны местные «нострадамусы» предрекали нам, блокадникам, остаток жизни сначала в десять, потом в двадцать лет. Тогда и это казалось счастьем!».
